Неточные совпадения
Необходимо, дабы градоначальник имел наружность благовидную. Чтоб был не тучен и не скареден, рост имел не
огромный, но и не слишком малый, сохранял пропорциональность во всех частях тела и лицом обладал чистым, не обезображенным ни бородавками, ни (от чего боже сохрани!) злокачественными сыпями.
Глаза у него должны быть
серые, способные по обстоятельствам выражать и милосердие и суровость. Нос надлежащий. Сверх того, он должен иметь мундир.
Начали спорить по поводу письма, дым папирос и слов тотчас стал гуще. На столе кипел самовар, струя
серого вара вырывалась из-под его крышки горячей пылью. Чай разливала курсистка Роза Грейман, смуглая, с
огромными глазами в глубоких глазницах и ярким, точно накрашенным ртом.
В небольшой камере были все, за исключением двух мужчин, заведывавших продовольствием и ушедших за кипятком и провизией. Тут была старая знакомая Нехлюдова, еще более похудевшая и пожелтевшая Вера Ефремовна с своими
огромными испуганными
глазами и налившейся жилой на лбу, в
серой кофте и с короткими волосами. Она сидела перед газетной бумагой с рассыпанным на ней табаком и набивала его порывистыми движениями в папиросные гильзы.
У второго мальчика, Павлуши, волосы были всклоченные, черные,
глаза серые, скулы широкие, лицо бледное, рябое, рот большой, но правильный, вся голова
огромная, как говорится с пивной котел, тело приземистое, неуклюжее.
Лицо его было в полтора больше обыкновенного и как-то шероховато,
огромный рыбий рот раскрывался до ушей, светло-серые
глаза были не оттенены, а скорее освещены белокурыми ресницами, жесткие волосы скудно покрывали его череп, и притом он был головою выше меня, сутуловат и очень неопрятен.
Глаза невольно потупляются, и все же чувствуешь где-то близко над собой
огромное лицо почти без выражения, большие тускло —
серые глаза и два седоватых бакенбарда.
Кроме Игоши и Григория Ивановича, меня давила, изгоняя с улицы, распутная баба Ворониха. Она появлялась в праздники,
огромная, растрепанная, пьяная. Шла она какой-то особенной походкой, точно не двигая ногами, не касаясь земли, двигалась, как туча, и орала похабные песни. Все встречные прятались от нее, заходя в ворота домов, за углы, в лавки, — она точно мела улицу. Лицо у нее было почти синее, надуто, как пузырь, большие
серые глаза страшно и насмешливо вытаращены. А иногда она выла, плакала...
Дверь была заперта. Пришлось идти за сторожем. Тамара с трудом разыскала плешивого, древнего старика, заросшего, точно болотным мхом, сваляной
серой щетиной, с маленькими слезящимися
глазами и
огромным, в виде лепешки, бугорчатым красно-сизым носом.
В узеньком коридорчике мелькали мимо
серые юнифы,
серые лица, и среди них на секунду одно: низко нахлобученные волосы,
глаза исподлобья — тот самый. Я понял: они здесь, и мне не уйти от всего этого никуда, и остались только минуты — несколько десятков минут… Мельчайшая, молекулярная дрожь во всем теле (она потом не прекращалась уже до самого конца) — будто поставлен
огромный мотор, а здание моего тела — слишком легкое, и вот все стены, переборки, кабели, балки, огни — все дрожит…
Крапчик с снова возвратившеюся к нему робостью вошел в эту
серую комнату, где лицом ко входу сидел в покойных вольтеровских креслах небольшого роста старик, с остатком слегка вьющихся волос на голове, с
огромным зонтиком над
глазами и в
сером широком фраке.
Матвей Лозинский долго лежал в темноте с открытыми
глазами и забылся сном уже перед утром, в тот
серый час, когда заснули совсем даже улицы
огромного города.
Он шел так несколько минут и вдруг остановился. Перед ним поднималась в чаще
огромная клетка из тонкой проволоки, точно колпаком покрывшая дерево. На ветвях и перекладинах сидели и тихо дремали птицы, казавшиеся какими-то
серыми комками. Когда Матвей подошел поближе, большой коршун поднял голову, сверкнул
глазами и лениво расправил крылья. Потом опять уселся и втянул голову между плеч.
В голове Кожемякина бестолково, как мошки в луче солнца, кружились мелкие
серые мысли, в небе неустанно и деловито двигались на юг странные фигуры облаков, напоминая то копну сена, охваченную синим дымом, или серебристую кучу пеньки, то
огромную бородатую голову без
глаз с открытым ртом и острыми ушами, стаю
серых собак, вырванное с корнем дерево или изорванную шубу с длинными рукавами — один из них опустился к земле, а другой, вытянувшись по ветру, дымит голубым дымом, как печная труба в морозный день.
А лицо землисто-желтое, истомленное, с полупотухшими глубокими
серыми глазами… Его
огромная ручища с полосками белил в морщинах, казалось, могла закрыть чашку…
Против меня у распахнутой двери стоял стройный высокий богатырь в щегольской поддевке и длинных сапогах.
Серые глаза весело смотрели. Обе руки размахнулись вместе с последней высокой нотой и остановились над его седеющей курчавой головой. В левой —
огромная жестяная банка, перевязанная бечевкой, а в правой — большой рогожный кулек.
Вадим, сказал я, почувствовал сострадание к нищим, и становился, чтобы дать им что-нибудь; вынув несколько грошей, он каждому бросал по одному; они благодарили нараспев, давно затверженными словами и даже не подняв
глаз, чтобы рассмотреть подателя милостыни… это равнодушие напомнило Вадиму, где он и с кем; он хотел идти далее; но костистая рука вдруг остановила его за плечо; — «постой, постой, кормилец!» пропищал хриплый женский голос сзади его, и рука нищенки всё крепче сжимала свою добычу; он обернулся — и отвратительное зрелище представилось его
глазам: старушка, низенькая, сухая, с большим брюхом, так сказать, повисла на нем: ее засученные рукава обнажали две руки, похожие на грабли, и полусиний сарафан, составленный из тысячи гадких лохмотьев, висел криво и косо на этом подвижном скелете; выражение ее лица поражало ум какой-то неизъяснимой низостью, какой-то гнилостью, свойственной мертвецам, долго стоявшим на воздухе; вздернутый нос,
огромный рот, из которого вырывался голос резкий и странный, еще ничего не значили в сравнении с
глазами нищенки! вообразите два
серые кружка, прыгающие в узких щелях, обведенных красными каймами; ни ресниц, ни бровей!.. и при всем этом взгляд, тяготеющий на поверхности души; производящий во всех чувствах болезненное сжимание!..
Гляжу на своего начальника: широкоплеч, неуклюж, лоб и щёки в бородавках и угрях, из них кустики
серых волос растут, и всё лицо как бы овечьей шерстью закидано. Был бы он смешноват — но лоб его
огромный глубокими морщинами покрыт, губы сурово сжаты, маленькие
глаза угрюмы.
Впрочем, в среде этого семейства помещалось новое лицо, какой-то необыкновенно высокий мужчина, который, конечно, кинулся бы вам в
глаза по своему
огромному носу, клыкообразным зубам и большим
серым, навыкате и вместе с тем ничего не выражающим
глазам.
Глаза у него
серые,
огромные, дерзко веселые; говорил он басом, с рокотаньем в горле, и почти всегда в зубах его торчала немецкая фарфоровая трубка с выгнутым чубуком.
К Ваньковским ездила еще одна дама, некто Лизавета Николаевна Пионова, и ездила почти каждый день, рыжая, рябая, с
огромным ртом, влажными
серыми глазами и, по-видимому, очень хитрая: к Марье Виссарионовне она обнаруживала пламенную дружбу, а от Ивана Кузьмича приходила в восторг и всегда про него говорила: «Чудный человек!
Негодующие крики Ивана Прокофьева слышны ему до сих пор. И внешность отца осталась в его сердце, какою она была в ту минуту: широкое
серое пальто, черный галстук, под самый подбородок, пуховая смятая шляпа,
огромный рост, возбужденное неправильное лицо, выпуклый лоб с пробором низких волос, нос луковкой,
огромные глаза, борода полуседая двумя мочалками.
Очень глубокий старик, всегда в
сером халате с голубыми отворотами, с открытою волосатою грудью; длинная рыжевато-седая борода, на выцветших
глазах большие очки с
огромною силою преломления, так что
глаза за нами всегда казались смещенными. Быстрый, живой, умный, очень образованный. С давящимся хохотом, — как будто его душат, а он в это время хохочет.
Усы у него были красивые,
огромные, светлые, как два золотые серпа, выступавшие по краям лица; и, пока пальцы нежились приятным ощущением мягких и пушистых волос,
серые глаза с беспредметной наивной суровостью глядели вниз — на переплетающиеся рельсы соседних путей.
Вот он, в темной глубине, — лежит, распластавшись, слепой Хозяин.
Серый, плоский, как клещ, только
огромный и мягкий. Он лежит на спине, тянется вверх цепкими щупальцами и смотрит тупыми, незрячими
глазами, как двумя большими мокрицами. И пусть из чащи сада несет росистою свежестью, пусть в небе звенят ласточки. Он лежит и погаными своими щупальцами скользит по мне, охватывает, присасывается.
Что-то у меня в душе перестраивается, и как будто пленка сходит с
глаз. Я вглядываюсь в этих сгорбленных,
серых людей. Как мог я видеть в них носителей какой-то правды жизни! Как мог думать, что души их живут красотою
огромной, трагической борьбы со старым миром?
Лакей исчез. Через минуту в дверях появился высокий, худой старик, с гладко выбритым лицом в длиннополом сюртуке немецкого покроя, чисто белой манишке с
огромным черным галстуком. Вся фигура его и выражение лица с правильными, почти красивыми чертами дышали почтительностью, но не переходящей в подобострастие, а скорее смягчаемой сознанием собственного достоинства. Его большие, умные
серые глаза были устремлены почти в упор на генеральшу.
Напомним, что Зенону шел тридцать первый год. Он родился в Милете от красивой гречанки и галла. Природа дала ему стройный стан, сильные руки,
огромную массу белокурых волос и огненные черные
глаза, в которых светилась самая пленительная доброта и благородная твердость. Он был в длинном хитоне из мягкой шелковой материи
серого цвета, с бледно-розовыми кружками по краю; ноги его были обуты в легкие желтые сандалии, а буйные русые волосы схвачены тонким золотым обручиком с бирюзою на лбу.